K7LPfBtlbDQ/VbZKER1EFmI/AAAAAAAAHs8/djxawOcFI1I/s1600/illjustracija-Ju-S-Gershkovich-Oblomov-i-Zahar.jpg' alt='Жизнь Обломова В Петербурге Цитаты' title='Жизнь Обломова В Петербурге Цитаты' />Обломов ГончаровЧасть 1Глава 5 Викитека. Обломов, дворянин родом, коллежский секретарь чином, безвыездно живет двенадцатый год в Петербурге. Жизнь Обломова В Петербурге Цитаты' title='Жизнь Обломова В Петербурге Цитаты' />Обломов не любит жизнь в шумной, многолюдном Петербурге. Обломов, дворянин родом, коллежский секретарь чином, безвыездно живет двенадцатый год в Петербурге. Сначала, при жизни. Кадр из фильма Несколько дней из жизни Обломова 1979 года. В Петербурге, на Гороховой улице, в такое же, как и всегда, утро, лежит в постели. Читайте интересные цитаты из книги Обломов, Иван Гончаров. Более 7076 цитат. Обломов, дворянин родом, коллежский секретарь чином, безвыездно живет двенадцатый год в Петербурге. Илья Ильич Обломов, основное действующее лицо романа И. Гончарова Обломов проживает в столичном городе Петербурге в огромном дому. Илья Ильич Обломов в романе Обломов материалы для сочинения цитаты. Образ жизни Ильи Обломова в романе Обломов привычки, режим и. RU Столкновение мечты и реальности в жизни Обломова по одноименному роману И. Договор Аренды Домена У Физического Лица. А. Гончарова Обломов Гончаров И. А. Там, неожиданно для себя,. Хотя Захар и жил уже долгое время в Петербурге, он не пытался начать. Вся жизнь Захара сосредоточена вокруг Обломова и его благополучие,. Поэтому живт Обломов не гденибудь, а на Гороховой улице. Он находится в Петербурге, на Выборгской стороне. Для Ильи Ильича Обломова жизнью в Доме были те семь лет, которые он провл на Выборгской стороне,. Сначала, при жизни родителей, жил потеснее, помещался в двух комнатах, довольствовался только вывезенным им из деревни слугой Захаром но по смерти отца и матери он стал единственным обладателем трехсот пятидесяти душ, доставшихся ему в наследство в одной из отдаленных губерний, чуть не в Азии. Он вместо пяти получал уже от семи до десяти тысяч рублей ассигнациями дохода тогда и жизнь его приняла другие, более широкие размеры. Он нанял квартиру побольше, прибавил к своему штату еще повара и завел было пару лошадей. Тогда еще он был молод, и если нельзя сказать, чтоб он был жив, то по крайней мере живее, чем теперь еще он был полон разных стремлений, все чего то надеялся, ждал многого и от судьбы и от самого себя все готовился к поприщу, к роли  прежде всего, разумеется, в службе, что и было целью его приезда в Петербург. Потом он думал и о роли в обществе наконец, в отдаленной перспективе, на повороте с юности к зрелым летам, воображению его мелькало и улыбалось семейное счастие. Но дни шли за днями, годы сменялись годами, пушок обратился в жесткую бороду, лучи глаз сменились двумя тусклыми точками, талия округлилась, волосы стали немилосердно лезть, стукнуло тридцать лет, а он ни на шаг не подвинулся ни на каком поприще и все еще стоял у порога своей арены, там же, где был десять лет назад. Но он все собирался и готовился начать жизнь, все рисовал в уме узор своей будущности но с каждым мелькавшим над головой его годом должен был что нибудь изменять и отбрасывать в этом узоре. Жизнь в его глазах разделялась на две половины одна состояла из труда и скуки  это у него были синонимы другая  из покоя и мирного веселья. От этого главное поприще  служба на первых порах озадачила его самым неприятным образом. Воспитанный в недрах провинции, среди кротких и теплых нравов и обычаев родины, переходя в течение двадцати лет из объятий в объятия родных, друзей и знакомых, он до того был проникнут семейным началом, что и будущая служба представлялась ему в виде какого то семейного занятия, вроде, например, ленивого записыванья в тетрадку прихода и расхода, как делывал его отец. Он полагал, что чиновники одного места составляли между собой дружную, тесную семью, неусыпно пекущуюся о взаимном спокойствии и удовольствиях, что посещение присутственного места отнюдь не есть обязательная привычка, которой надо придерживаться ежедневно, и что слякоть, жара или просто нерасположение всегда будут служить достаточными и законными предлогами к нехождению в должность. Но как огорчился он, когда увидел, что надобно быть по крайней мере землетрясению, чтоб не прийти здоровому чиновнику на службу, а землетрясений, как на грех, в Петербурге не бывает наводнение, конечно, могло бы тоже служить преградой, но и то редко бывает. Еще более призадумался Обломов, когда замелькали у него в глазах пакеты с надписью нужное и весьма нужное, когда его заставляли делать разные справки, выписки, рыться в делах, писать тетради в два пальца толщиной, которые, точно на смех, называли записками притом все требовали скоро, все куда то торопились, ни на чем не останавливались не успеют спустить с рук одно дело, как уж опять с яростью хватаются за другое, как будто в нем вся сила и есть, и, кончив, забудут его и кидаются на третье  и конца этому никогда нет Раза два его поднимали ночью и заставляли писать записки, несколько раз добывали посредством курьера из гостей  все по поводу этих же записок. Все это навело на него страх и скуку великую. Когда жить  твердил он. О начальнике он слыхал у себя дома, что это отец подчиненных, и потому составил себе самое смеющееся, самое семейное понятие об этом лице. Он его представлял себе чем то вроде второго отца, который только и дышит тем, как бы за дело и не за дело, сплошь да рядом, награждать своих подчиненных и заботиться не только о их нуждах, но и об удовольствиях. Илья Ильич думал, что начальник до того входит в положение своего подчиненного, что заботливо расспросит его каково он почивал ночью, отчего у него мутные глаза и не болит ли голова Но он жестоко разочаровался в первый же день своей службы. С приездом начальника начиналась беготня, суета, все смущались, все сбивали друг друга с ног, иные обдергивались, опасаясь, что они не довольно хороши как есть, чтоб показаться начальнику. Это происходило, как заметил Обломов впоследствии, оттого, что есть такие начальники, которые в испуганном до одурения лице подчиненного, выскочившего к ним навстречу, видят не только почтение к себе, но даже ревность, а иногда и способности к службе. Илье Ильичу не нужно было пугаться так своего начальника, доброго и приятного в обхождении человека он никогда никому дурного не сделал, подчиненные были как нельзя более довольны и не желали лучшего. Никто никогда не слыхал от него неприятного слова, ни крика, ни шуму он никогда ничего не требует, а все просит. Дело сделать  просит, в гости к себе  просит и под арест сесть  просит. Он никогда никому не сказал ты всем вы и одному чиновнику и всем вместе. Но все подчиненные чего то робели в присутствии начальника они на его ласковый вопрос отвечали не своим, а каким то другим голосом, каким с прочими не говорили. И Илья Ильич вдруг робел, сам не зная отчего, когда начальник входил в комнату, и у него стал пропадать свой голос и являлся какой то другой, тоненький и гадкий, как скоро заговаривал с ним начальник. Исстрадался Илья Ильич от страха и тоски на службе даже и при добром, снисходительном начальнике. Бог знает что сталось бы с ним, если б он попался к строгому и взыскательному Обломов прослужил кое как года два может быть, он дотянул бы и третий, до получения чина, но особенный случай заставил его ранее покинуть службу. Он отправил однажды какую то нужную бумагу вместо Астрахани в Архангельск. Дело объяснилось стали отыскивать виноватого. Все другие с любопытством ждали, как начальник позовет Обломова, как холодно и покойно спросит, он ли это отослал бумагу в Архангельск, и все недоумевали, каким голосом ответит ему Илья Ильич. Некоторые полагали, что он вовсе не ответит не сможет. Глядя на других, Илья Ильич и сам перепугался, хотя и он и все прочие знали, что начальник ограничится замечанием но собственная совесть была гораздо строже выговора. Обломов не дождался заслуженной кары, ушел домой и прислал медицинское свидетельство. В этом свидетельстве сказано было Я, нижеподписавшийся, свидетельствую, с приложением своей печати, что коллежский секретарь Илья Обломов одержим отолщением сердца с расширением левого желудочка оного Hypertrophia cordis cum dilatatione ejus ventriculi sinistri, а равно хроническою болью в печени hetitis, угрожающею опасным развитием здоровью и жизни больного, каковые припадки происходят, как надо полагать, от ежедневного хождения в должность. Посему, в предотвращение повторения и усиления болезненных припадков, я считаю за нужное прекратить на время г. Обломову хождение на службу и вообще предписываю воздержание от умственного занятия и всякой деятельности. Но это помогло только на время надо же было выздороветь,  а за этим в перспективе было опять ежедневное хождение в должность. Обломов не вынес и подал в отставку. Так кончилась  и потом уже не возобновлялась  его государственная деятельность. Роль в обществе удалась было ему лучше. В первые годы пребывания в Петербурге, в его ранние, молодые годы, покойные черты лица его оживлялись чаще, глаза подолгу сияли огнем жизни, из них лились лучи света, надежды, силы. Он волновался, как и все, надеялся, радовался пустякам и от пустяков же страдал. Но это все было давно, еще в ту нежную пору, когда человек во всяком другом человеке предполагает искреннего друга и влюбляется почти во всякую женщину и всякой готов предложить руку и сердце, что иным даже и удается совершить, часто к великому прискорбию потом на всю остальную жизнь. Илья Ильич Обломов в романе Обломов материалы для сочинения цитатыИлья Ильич Обломов, основное действующее лицо романа И. Илья Обломов достаточно молод. Сядет он, положит ногу на ногу, подопрет голову рукой все это делает так вольно, покойно и красиво. Одевается обычно в свой любимый, заношенный халат. Он сибарит, любит хорошо покушать, поваляться на любимом диване. Причем лежит бездумно, без движения, помногу часов. Не книжку читает, не размышляет, не мечтает и даже не курит  просто лежит. Ячмени опять пошли, то на том, то на другом глазу, и ноги стали отекать. Он вообще осмотрителен и осторожен до трусости Весь роман его знакомые пытались это сделать, но потерпели решительную неудачу. Илья Ильич, прожив свое, так и не может похвастать какими то своими достижениями. Угас так и не разгоревшись.